В Беларуси вновь активно обсуждают практику распределения выпускников вузов. Недавно председатель Совета Республики Наталья Кочанова заявила, что Министерству образования и всем вузам поставлена задача распределять не только тех, кто учился на бюджете, а «распределять всех». А министр образования Беларуси Андрей Иванец анонсировал, что теперь при распределении выпускников колледжей и университетов на первое место будет ставиться «участие в общественной жизни и вклад в развитие» заведения. Ранее самой важной была успеваемость. Рассказываем, как в отечественном образовании вообще появился такой феномен как распределение, где он до сих пор сохранился и насколько успешно себя проявляет.
Индустриализация и сталинская диктатура
Распределению в его современном формате 89 лет. Оно появилось в Советском Союзе «благодаря» Иосифу Сталину.
Уточним, что частные случаи существовали и до этого — даже в Российской империи. Например, выпускники престижного Императорского училища правоведения, существовавшего еще при монархии, после выпуска обязаны были прослужить шесть лет в учреждениях министерства юстиции. Но за все годы это престижное заведение окончили лишь около 2 тысяч человек, потому серьезного влияния на всю систему образования явление оказать не могло.
Перенесемся на рубеж 1920-х — 1930-х годов. Тогда в советском образовании царила немыслимая вольница, доставшаяся еще с относительно либеральных двадцатых годов. В большинстве вузов разрешалось свободное посещение лекций. Студенты могли оставаться на второй год и даже учиться на одном курсе несколько лет (феномен так называемых вечных студентов, существовавший на Западе, а также в Российской империи). Поэтому до выпуска доходила лишь часть людей, поступивших на первый курс.
Вдобавок в высшем образовании продолжались эксперименты. На всех ступенях — в том числе в высшей школе — в 1925—1931 годах был популярен лабораторно-бригадный метод (его также называют бригадно-лабораторным или бригадным). При нем коллективная работа группы сочеталась с изучением внутри определенной бригады (звена) и одновременно индивидуальной работой каждого студента.
У этой системы были свои плюсы и минусы. В частности, для полноценных лабораторно-бригадных занятий требовалась самодисциплина. Далеко не все студенты были готовы к такой форме работы и внутренней ответственности. Поэтому всегда существовала пассивная часть студентов, отлынивавших от занятий и механически получавших зачет (никаких оценок не было) «за компанию». Контролировать их преподаватели не могли.
Но во второй половине 1920-х в СССР началась политика индустриализации. Ее целью было создание мощной промышленности, имея которую страна могла бы на равных конкурировать с Западом и быть независимой от его экономики в условиях построения «социализма в отдельно взятой стране» (именно этот курс выдвинул Сталин). Индустриализация реализовывалась чрезвычайно быстрыми темпами в ограниченный срок.
В это же время власть окончательно свернула элементы рынка (речь о новой экономической политике — НЭПе) и начала создавать плановую экономику. Для индустриализации требовались, прежде всего, квалифицированные исполнители. В плановой экономике необходимо было знать точное количество студентов, которые в полном составе — без каких-либо второгодников и желающих поменять специальность во время учебы — окончили бы вуз и дружным строем отправились на заранее определенные предприятия. Распределение позволяло контролировать этот процесс.
Старая схема образования для этого не подходила. Поэтому власти в 1932-м отказались от бригадно-лабораторного метода. В вузах восстановили лекции, семинарские и лабораторные занятия, а также экзамены, год спустя ввели обязательную отработку. Система образования в целом приобрела тот вид, который имеет до сих пор.
Одновременно в те годы происходило усиление власти Сталина. Исследователь Светлана Ставропольцева обращает внимание, что новая образовательная политика, заменившая предыдущие эксперименты, утверждала «жесткий авторитаризм, административное единообразие, ограничение демократических начал в организации и деятельности школы, а категорическое осуждение „методического прожектерства“ существенно сузило возможность педагогических экспериментов, поисков новых путей повышения эффективности учебного процесса». Именно эти тенденции в то время были характерны для всего Советского Союза, в котором насаждался тоталитарный режим. Исходя из этих обстоятельств, образование просто привели «в норму», оно стало соответствовать другим сферам общественной жизни.
Например, в 1932-м в СССР ввели единую паспортную систему, в течение нескольких следующих лет сделали прописку обязательной (для ее получения требовалось разрешение властей). Колхозники при этом паспортов не получали, а потому не могли покинуть деревню. «Новое крепостное право» утвердило полный контроль властей над советским обществом. Распределение после вуза являлось составной частью этой политики.
Добавим, что еще в 1930-м в Союзе заявили о ликвидации безработицы. Распределение было надежным способом избежать ее повторения и играло на положительный имидж СССР среди трудящихся за границей.
Исходя из названных выше причин (экономической, политической и идеологической), введение распределения было неизбежно.
«Согласна выйти замуж хоть за памятник Петра, чтобы не поехать по распределению»
Распределение ввели постановлением Центрального исполнительного комитета и правительства — оно было опубликовано в сентябре 1933 года. В документе отмечалось, что на производстве не хватает специалистов. В том числе — из-за неправильного использования выпускников. Якобы многих из них задерживали в управленческих структурах в ущерб производству, другие же хотели продолжать обучение (например, в аспирантуре).
Поэтому государство ввело обязательное пятилетнее распределение. Использовать молодых специалистов не по специальности, а также на управленческих должностях категорически запрещалось. Самовольное устройство выпускника на работу или неприбытие на место распределения приводило к судебным разбирательствам (в 1940-м за это ввели уголовную ответственность). Лишь 5% выпускников техникумов разрешали принимать в вузы. На местах молодым специалистам должны были создать максимально благоприятные условия, обеспечить квартирами и так далее.
Сразу возникла проблема, до сих пор знакомая тысячам белорусов. Ехать в глубинку, где зачастую отсутствовали условия для жизни и работы, выпускники не спешили. «Многие министерства и ведомства нередко направляют молодых специалистов на действующие и строящиеся предприятия, расположенные в крупных городских центрах, имеющих и без того большую насыщенность инженерно-техническими кадрами, в то время как не менее важные предприятия и стройки, находящиеся на периферии, испытывают острый недостаток в инженерно-технических кадрах и не получают необходимого пополнения», — грозно отмечалось в постановлении 1948 года. Но полностью решить проблему так и не смогли.
Шли годы, индустриализация была проведена, но от распределения никто отказываться не спешил. На нем в том числе основывался советский строй. Аргументация была примерно той же, что и сейчас: «Работа в соответствии с назначением — гражданский долг молодого специалиста» (цитата из приказа Минвуза СССР от 1968 года).
К тому времени — страшные сталинские времена уже закончились — для общества произошли небольшие послабления. После смерти Сталина срок отработки сократили с пяти лет до трех. Инвалиды первой и второй степени отправлялись на работу по месту постоянного жительства семьи. При наличии у молодых специалистов родителей с таким статусом их распределяли в родной город. Беременных, а также имеющих ребенка в возрасте до года, отправляли по месту постоянного жительства семьи (мужа, родителей). Супругов, оканчивающих вуз, распределяли вместе. Если же кто-то из них учился на курс раньше, то второй ехал за ним. В целом система продолжала оставаться монолитной.
Как все происходило на практике? Как отмечала в своей статье архивист Анастасия Конохова, все министерства и ведомства предоставляли перечень необходимых им специалистов в Министерство высшего образования СССР, а оно в свою очередь распределяло места назначения между вузами. С 1958-го заявки стали отправлять непосредственно в вузы. Будущие места работы определяли специально создаваемые комиссии. В теории кандидатуру каждого выпускника должны были рассматривать детально. На практике каждому человеку уделялось несколько минут. Исследователи встречали в документах случаи, когда отдельных специалистов отправляли в районы страны, в которых им было противопоказано пребывание по состоянию здоровья. В других ситуациях выпускники не знали ни своей должности, ни тем более условий работы и проживания — лишь место, куда надо приехать.
Уголовную ответственность за неявку по распределению после смерти Сталина отменили, потому число недоезжавших возросло. Тоталитарный строй понемногу эволюционировал в сторону авторитарного, потому счет шел еще не на тысячи, но уже на сотни. Например, в 1959-м от распределения в Ленинграде отказались 130 человек (из 7119 выпускников, или 1,8%), в следующем году — 315 из 13 625, или 2,3%. К ним применялся целый ряд мер, вплоть до исключения из рядов комсомола, что ставило крест на будущей карьере.
Большинство же не решалось на такие резкие поступки, но многие возмущались устно. Один из ленинградских комсомольских секретарей удивлялся поведением выпускниц: «Согласна выйти замуж хоть за памятник Петра, чтобы не поехать по распределению». Число фиктивных браков, заключенных с целью избежать распределения в отделенные регионы СССР, было велико до того момента, пока эту систему не отменили.
Ликвидация распределения? Не в Беларуси
Распределение существовало, пока был жив Советский Союз. В 1990-м Литва — первая из советских республик, провозгласившая независимость — объявила, что выпускники 1991-го будут трудоустраиваться самостоятельно. Исключением были те, кто учился на педагогическом и сельскохозяйственном профиле — им давали право на свободный диплом только после удовлетворения заявок от соответствующих министерств. Но затем свободу получили и они.
Россия отменила распределение в 1995-м.
А вот наша страна окончательно так от него и не отказалась. «Первым нормативным актом, регулирующим систему распределения в независимой Беларуси, стал приказ министра образования в 1993 году. Так когда-то жесткая система вяло перетекла в новейшую историю. Студент мог прийти с распределением на работу и получить там эмоциональный отказ и просьбу не мешать», — рассказывал в интервью Владимир Дунаев, один из основателей ЕГУ, член Общественного Болонского комитета.
Долгое время распределение не было зафиксировано в законах и регулировалось только постановлениями Совмина — например, одно из них было принято в 1997-м. В нем распределение объяснялось необходимостью «дальнейшего улучшения кадрового обеспечения важнейших отраслей хозяйства», а также «усилением гарантий социальной защиты выпускников». К тому времени в вузах вовсю учили платно, потому в документе уточнили, что речь идет именно о студентах, получавших образование за бюджетные деньги. Срок распределения составил два года.
Но постепенно власти стали ужесточать законодательство. В 2002-м обязательное распределение закрепили в новой редакции закона «Об образовании». А в 2006-м вопрос рассмотрели в Конституционном суде. «Вполне обоснованы были претензии в неконституционном характере [распределения]. Везде главный закон запрещает принудительный труд. А также гарантирует бесплатное высшее образование на конкурсной основе. Без отработок, барщины или оброка. Но правовые аргументы уступили политической целесообразности. Судьи признали временную и вынужденную, но необходимость распределения», — отмечал Дунаев.
Кстати в соседних России и Украине именно Конституционный суд ставил барьер на попытках властей вернуть распределение. В итоге Беларусь осталась единственной европейской страной с этим советским рудиментом. В других странах оно сохранилось лишь в отдельных сферах. Например, распределение врачей существует в Латвии. Это объясняется огромной диспропорцией: в 2016-м 62% врачей этой страны работали в Риге, в 2022-м эти пропорции не изменились.
Также распределение существует в некоторых постсоветских республиках Центральной Азии. С 2005 года его ввели в Узбекистане. До этого оно касалось только выпускников вузов, обучавшихся по педагогическим направлениям и специальностям, теперь же затронуло всех. Срок — три года. В 2015-м выпускников, не отработавших его, не выпускали за границу, в 2020-м предложили направлять в районы с высоким уровнем бедности.
Распределение существует и в Казахстане. Оно затрагивает педагогические, медицинские и ветеринарные специальности. Срок — также три года.
Распределение — дискриминация и неэффективность
Остается понять степень эффективности распределения. Официальные госСМИ всегда бодро рапортовали об этом. «Более 80 процентов медиков остаются на первом рабочем месте после отработки по распределению, педагогов — от 70 до 98 процентов. <…> Многие работодатели помогают вчерашним студентам решить и жилищный вопрос: предоставляют место в общежитии, предлагают на льготных условиях построить квартиру. Поэтому неудивительно, что даже платники не прочь воспользоваться правом получения первого рабочего места», — отмечала в 2019-м газета «Знамя юности».
В реальности университеты все чаще стараются переложить эту заботу на выпускников, которые справились бы с поиском работы и без этого института. «Я спрашивала ребят, которые приходили ко мне на консультации: необходимо распределение или его нужно упразднить? Первые курсы студентов настроены оптимистично: распределение нам очень нужно, потому что эта процедура гарантирует после окончания университета место работы, о котором не нужно будет заботиться самому. Более старшие курсы понимают, как работает университетская система, общаются с выпускниками и понимают: при распределении им ничего хорошего не предложат. Сначала брызжет оптимизм, затем наступает разочарование — дремучими и неповоротливыми институтами», — рассказывала в 2020-м эксперт в вопросах распределения и трудовых прав молодых специалистов, руководитель проекта «Распред.бай» Кристина Рихтер.
За пять лет до этого, в 2015-м, вышел аналитический текст исследователя Андрея Лаврухина, который в комплексе рассмотрел проблемы распределения. Его вывод однозначный — эта модель «не эффективна и уже не отвечает вызовам времени». Лаврухин также подчеркивает, что распределение противоречит международным нормам Международной организации и правам человека. Она нарушает право на бесплатное образование, зафиксированное в Конституции.
По подсчетам ученого, на июль 2015-го на предприятиях и в организациях с государственной формой собственности было занято лишь 39% занятого в экономике населения (на 1 января 2020-го — 43,4%). Но «2/3 студентов получают высшее образование на платной основе, что свидетельствует о новом типе отношений между „потребителем“ и „поставщиком“ образовательных услуг: отныне это преимущественно рыночные отношения „купли-продажи“. При этом государство является абсолютным монополистом на рынке образовательных услуг в сфере высшего образования: почти 90% студентов-платников от их общей численности обучается в государственных вузах. Таким образом, в ситуации, когда 2/3 студентов и 2/3 работодателей находятся друг с другом в прямых рыночных отношениях, а 9/10 студентов-платников обучаются в государственных вузах, сохранение модели обязательного распределения является неизбежно ограниченным, противоречивым и неэффективным», — отмечает исследователь.
Бюджетников распределяют преимущественно на госпредприятия (либо они имеют приоритет при выборе), что «дискриминирует частный сектор экономики и ставит работодателей частного и государственного сектора экономики в неравные условия».
Наконец, идеальная схема, придуманная в сознании чиновников (работодатели формируют спрос), не учитывает, по мнению Лаврухина, специфики поведения государственных предприятий на рынке труда. Исследователь считает, что спрос предприятий на трудовые ресурсы является производным от нескольких вещей: прогнозных показателей выпуска продукции, навязанных сверху, а также количественных темпов роста. В условиях экстенсивного развития (направленного на увеличение количества, а не качества) они обеспечиваются предприятиями за счет банального увеличения числа работников.
«Причем чем хуже финансовое положение и выше износ основных производственных фондов, тем больше текучесть кадров и выше потребность в кадрах (по данным экспертов, в сельском хозяйстве, строительстве и машиностроении она доходит до 60% от среднесписочной численности занятого в этих отраслях населения). Таким образом, как отмечают эксперты, уже „на этапе прогнозных оценок потребности предприятий в специалистах, предприятия подают необоснованную информацию на рынок образовательных услуг“», — отмечал Лаврухин.
По его оценке, эта ситуация усугубляется необоснованной инициативой вузов, заинтересованных в увеличении (или, как минимум, в сохранении) контрольных цифр приема (а значит и бюджетного финансирования), а потому активно навязывающих предприятиям потребность в кадрах. В итоге прогнозы существенно искажаются.
Исследователь делает следующий вывод: «в систему распределения, как правило, попадают рабочие места с высокой текучестью кадров и низким уровнем оплаты, в то время как престижные и высокооплачиваемые вакансии заполняются на конкурсной основе и не предлагаются выпускникам. Это, в свою очередь, негативно сказывается на имидже системы обязательного распределения и мотивации выпускников: с одной стороны, выпускники рассматривают обязательное распределение как наказание, от которого уклоняются всеми возможными способами и путями (что способствует коррумпированию и имитации всей системы распределения); с другой стороны, в условиях предопределенности трудовой судьбы у выпускников воспитывается пассивность в поиске рабочего места».
Поэтому, по его мнению, обязательное распределение не решает проблемы дисбаланса рынка образования и рынка труда, а лишь усугубляет ее.
Читайте также
