Уже неделю длится украинская операция в Курской области РФ. Но только в понедельник, 12 августа, президент Украины Владимир Зеленский признал, что ее проводят ВСУ. В Курской области вместе с украинскими военными сейчас находится уроженец Беларуси. Его подразделение — одно из тех, что брало в плен военнослужащих российской армии. Что знали россияне о готовящемся прорыве границы и как себя вели в первые дни? Каким образом действуют спустя неделю и может ли на помощь Москве прийти Минск? «Зеркало» поговорило об этом с бойцом на условиях анонимности.
«После Авдеевки и Часова Яра здесь курорт»
— Вы следите за новостями? В первые дни операции Путину докладывали, что ситуация в Курской области «контролируемая». И только вчера российские власти публично озвучили, что ВСУ контролируют обширные территории региона. Как в вашем подразделении реагируют на эти новости?
— Честно говоря, я рад, что они так считают. Пускай дальше так будет! Я поддерживаю Путина! Да, всех уже выгнали из Курска, уже всех остановили, маленькие группы ДРГ разъе**ли, да. Пускай так дальше и думают. Я очень им за это благодарен. У нас все этому радуются.
— Как отреагировали бойцы в вашей бригаде, когда узнали, куда вы идете?
— С радостью великой! У нас есть ребята, которые отказываются ротироваться. Они хотят вперед идти.
— Можете сказать, насколько далеко от границы вы находитесь, не называя конкретную местность?
— Далеко. Но не настолько, насколько мы хотим.
— Насколько интенсивно у вас сейчас идет работа?
— Был момент, когда я больше двух суток не спал. Но мне и нашим ребятам есть с чем сравнивать: после Авдеевки и Часова Яра у нас здесь курорт. Понимаете, когда идет столкновение линия обороны на линию обороны — по сути, как молот и наковальня сталкиваются, — там уже вопрос, что сломается первым. А тут мы просто как нож сквозь масло прошли. И идем, идем, пока нет сопротивления. Мы не можем остановиться: пока наступаем, мы не даем шанс врагу очухаться и подготовиться к обороне. Этим мы и занимаемся — не даем россиянам возможности закрепиться.
«Нам ставили задачу избежать жертв среди мирного населения и преступлений»
— Вы проходили населенные пункты. Остаются ли там гражданские? Многие жалуются, что у россиян беда с эвакуацией.
— Честно — по всем населенным пунктам, которые мы проезжали, местных жителей я не видел. Может, они где-то и есть. Но мы же пролетаем их очень быстро, не ходим по домам.
— Вы встречали кого-то из местных? Как они на все реагируют?
— Мы очень переживали из-за этого, перед операцией нам ставили задачу избежать, скажем так, жертв среди мирного населения, конфликтов. А оказалось, что все прошло и проходит очень хорошо. Конфликтов с местными вообще практически нет, по крайней мере у нашего подразделения. Если честно, мы и сами сильно удивлены, потому что готовились к разным моментам.
— Какие установки вам давали перед операцией по взаимодействию с гражданским?
— У нас строго-настрого запрещено мародерство — за это очень жестокое наказание, с последствиями. Никаких других преступлений не должно быть — ни военных, ни гражданских. Плюс разговаривали, как себя вести с местными: в дома не вламываться без разрешения, если там прячутся военнослужащие РФ, проводить обыски аккуратно, не повреждая имущества, максимально не нарушая спокойствие местного населения.
— Вы только что отвлеклись на летящую ракету. Армия России пытается выбить ВСУ из Курской области?
— Это летела ракета в сторону Украины, я как раз в укрытии нахожусь. Выбить нас пытаются, но у них плохо получается. На нас летят КАБы, минометка, артиллерия 152-ка, 122-ка, РСЗО вот вчера прилетало (речь о корректируемых авиационных бомбах (КАБ), минометах, артиллерийских установках со снарядами 152-го и 122-го калибров, а также реактивных системах залпового огня (РСЗО. — Прим. ред.).
— Это оружие, которое может наносить сильный урон по большим территориям.
— А они [армия РФ] по своим городам, селам лупят. Хотя мы не стоим в российских селах — нет смысла: становишься открытой мишенью, русские видят, что в дом заходят-выходят военные люди — и туда, естественно, прилетает. Поэтому у нас установка не селиться в домах на вражеской территории.
— Некоторые жители Курской области утверждают, что слышат «выходы» с территории Украины, а прилеты приходятся на их деревни и дома. Что украинские военные обстреливают трассу, по которой в том числе гражданские машины пытаются эвакуироваться.
— Я не видел, чтобы мы били по мирным жителям, по трассе. А местные жители как определяют, что именно со стороны Украины был выход?
— Как и многие жители других прифронтовых территорий, они говорят, что научились определять по звуку, откуда ведется огонь.
— Как? Пошли обучились артиллерийскому умению в школе? Или, может, стояли там, где был выход или приход? Когда летит самолет, вы сразу слышите, с какой стороны он летит? Такого, что украинская армия бьет по мирным жителям, быть не может.
— А не специально?
— Не специально всякое может быть. Грубо говоря, мы можем засечь скопление мобильных телефонов и перехваты российских солдат в лесу, ударить по нему, а там будет грибник. Это война, такое бывает. Понимаете, одно дело говорить, другое — доказывать.
— Много ли разрушений в Курской области сейчас?
— Это война, тут стреляют. Тут падают бомбы. Разлет [осколков] у КАБа знаете какой? 400−450 метров при хорошей погоде. Те же РСЗО, «Град» и тому подобное, они бьют не в одну точку, они накрывают какую-то площадь.
— Украина применяет РСЗО в Курской операции?
— Да.
«Пограничники, срочники были единственной обороной России. Дети 18−22 лет, даже жалко их»
— Какие потери у Украины?
— За все потери Украины не скажу — профессионализм нашего командования и бойцов позволяет нам этого избегать, у нас практически нулевые.
— Военные обычно говорят, что при штурмах как минимум раненые есть всегда.
— Раненые есть, и погибшие есть, но, если брать в масштабе, — практически нулевые. На поле боя мы не оставили ни одного погибшего, ни одного раненого. Я бы сказал, что у нас даже не остается в полях ни одной оставленной боевой техники, не считая нескольких единиц, которые остаются в местах сражений и мы не можем их вытащить.
— Как вас встретили российские военные, с кем приходилось вступать в бой?
— Пограничники, срочники 18−22 лет. В самом начале, скажем, это была единственная оборона России. Погибших срочников очень, очень много. Даже жалко их. Они плохо подготовлены, не обучены — они дети. Просто дети, которые, по сути, и не должны были воевать. Почему их командование бросило, непонятно. Ахматовцы бежали так, что только пятки сверкали. За некоторыми приходилось просто на машине по полю гоняться.
— Россия не ожидала, что будет прорыв из Сумской области?
— Наши ребята брали пленных. От них мы получали информацию, что их за два дня до начала штурма предупреждали, говорили, что Украина будет атаковать. Их накручивали, что мы слабаки, что побежим от первых же выстрелов. Но как только началось наступление, командование просто их бросило и бежало. Они оставили стратегические документы, карты, где отмечено, где стоит их артиллерия, где полевые склады, БК, расположение. Благодаря этим документам, кстати, украинским войскам удалось в первый же день выявить всю артиллерию, которая находится по направлению продвижения, и уничтожить ее.
— Кого вы имеете в виду под командованием?
— Бригадное, полковое командование. Со срочниками нам попадались офицеры, но уровня лейтенанта.
— Как к этим пленным срочникам относятся в подразделении?
— Жалко их. Мы стараемся сохранять жизни. Если солдаты сдаются, берем в плен и пополняем обменный фонд. Но, к сожалению, пропаганда накручивает этих молодых, что мы звери, всех будем убивать, мучить, чего на самом деле нет. Мы им оказываем медицинскую помощь, кормим, передаем в пункты дислокации пленных, где их потом могут включить в списки на обмен. Думаю, моим побратимам-украинцам, как и мне, тоже жалко этих детей. Почему так много пленных? Потому что многие даже не отстреливались — выходили с поднятыми руками, без оружия, без бронежилетов и касок. И их много, очень много. Но, конечно, есть и те, кто сопротивляется. А если этот ребенок держит автомат, особого выбора уже нет.
— Что с фортификационными сооружениями со стороны России?
— Они есть, причем серьезные, очень серьезные оборонительные сооружения. Эшелонированная оборона (это стратегия защиты, при которых войсковые формирования рассредотачиваются на определенной дистанции вглубь друг за другом и по сторонам. — Прим. ред.). Причем, надо отдать должное, подготовка инженерная у них на высоком уровне. Минирование, конечно, тоже было, но у россиян есть одна ошибка, о которой я говорить не буду.
«Я бы хотел, чтобы Лукашенко совершил такую ошибку и Беларусь вступила в войну»
— Чувствуется ли уже, что россияне стали перебрасывать на Курск более опытных военных, чтобы вас затормозить?
— Я не на переднем крае — занимаюсь другими вопросами, поэтому мне об этом судить тяжело. Но ребята в восторге от того, что тут происходит. А так у русских выстроена иерархическая цепочка. Допустим, мы взяли какую-то укрепленную точку, об этом какой-нибудь лейтенант сообщает капитану, капитан — майору, майор — подполковнику, подполковник — полковнику, а тот генералу, который уже дальше — главнокомандующему. А с учетом того, что мы на границе видели их связь — это «тапики» (полевые телефоны ТА-57. — Прим. ред.), проводная связь. Она надежная, РЭБ ей не помешает, но, как только происходит обрыв, а это случается часто, она прерывается. Соответственно, они не получают информацию — допускают ошибки. Например, предполагают, что какая-то точка еще под их контролем, отправляют туда подкрепление, — оно едет с уверенностью, что все в порядке. А мы их подпускаем поближе и разъе**ваем, потому что они даже не были готовы к тому, что там уже мы.
Еще они сами по своим же вышкам бьют, чтобы типа у нас не было связи, но в то же время она пропадает и у них. Только у нас есть «старлинки», рации, все отлажено, и проблемы мы если и ощущаем, то не больше, чем на других задачах. А у них эти проблемы есть.
— Можете ли вы говорить, планируют ли ВСУ оставаться в Курской области?
— Ну, у меня в планах — дойти до Москвы. Генштаб ВСУ вряд ли это одобрит.
— Думаете, россияне не станут укрепляться где-то недалеко от ваших нынешних позиций, стягивать более опытные подразделения, чтобы остановить продвижение?
— Да, и выйдут с оккупированных территорий Украины, ослабят там свои войска, а наши смогут пройти. Мы перенесем войну на территорию России, и это уже будет победа. Мы достигнем цели: украинские территории будут уже не под оккупацией.
— Может ли Беларусь на фоне Курской операции ВСУ вступить в войну?
— Нет, но я бы очень этого хотел. Чтобы Лукашенко совершил такую ошибку. Это бы развязало руки всем добровольцам, развязало бы руки полякам, литовцам, латышам. Но, думаю, этого не произойдет вообще: Лукашенко прекрасно знает, что, как только он дернется, его со всех сторон сожрут.
— Вступление Беларуси в конфликт будет означать, что по ней так же могут начаться обстрелы.
— До этого не дойдет. Большинство беларусов не голосовали за Лукашенко и не воспримут эту войну. Ему воевать некем будет — максимум каких-нибудь 15% всей армии. Эти поедут, а их просто расфигачат, и все.
— Вы считаете, что остальные, кто служит, — срочники, контрактники, кадровые офицеры не пошли бы?
— Нет, конечно.
Читайте также
