В Херсоне в конце июля получила осколочное ранение 33-летняя Кира Бояренко — активистка и бывшая политзаключенная, уехавшая в Украину после репрессий. Женщина волонтерила в городе — помогала выезжать маломобильным людям из опасного региона в более безопасные места, пока сама не попала под обстрел. Сейчас Кира проходит лечение в киевской больнице и благодарит врачей за то, что спасают от ампутации ее ногу. «Зеркало» поговорило с белоруской — вот ее история.
Кира Бояренко, 33 года — бывшая белорусская политзаключенная. После августовских протестов женщина была волонтером возле Окрестина и РУВД, в феврале 2021 года ее задержали и после допросов сотрудниками КГБ отвезли в СИЗО № 1 на Володарского. Там она узнала о беременности, но медпомощь женщине не оказывали. В конце июля, по словам Киры, у нее начались преждевременные роды, ребенок не выжил. После женщину отпустили под домашний арест.
«За рейс у меня было от трех до семи лежачих, я должна была их накормить, помыть, некоторым — поменять памперсы»
После «срочной эвакуации из Беларуси» в октябре 2021 года Кира поселилась в Киеве. Жила в доме с другими такими же белорусами, покинувшими страну из-за репрессий или угрозы задержания. Тогда женщина хотела легализоваться в стране, но паспорт остался у белорусских силовиков, поэтому в миграционной службе сначала сказали пройти допрос в СБУ и предупредили: это может затянуться на полгода.
До начала войны получить документы Кира не успела, а потом в первые дни боевых действий уехала в Польшу. Там получила международную защиту. И работала оператором кол-центра организации, которая помогала украинцам и белорусам выехать из Украины, составляла маршруты для эвакуации.
В Украине у Бояренко остались друзья, некоторые из них воюют в полку Калиновского. Несколько месяцев назад она почувствовала, что тоже может «делать больше». Так женщина решила вернуться.
— Я тогда присоединилась к украинско-белорусскому хабу «Сустрэча» в Киеве. У меня было удостоверение волонтера, — рассказывает Кира. — К тому же мы везли машины для ВСУ и нашего полка Калиновского, волонтерскую помощь, поэтому проблем со въездом в Украину не было. Сначала я волонтерила в хабе. А потом, в начале июня, решила поехать в Херсон помогать маломобильным людям выезжать из-под обстрелов (работала с организацией «Helping to leave»). Это полностью лежачие люди, пожилые или с инвалидностью, они не могут сами о себе позаботиться. Знаете, в нашу организацию обращаются только тогда, когда уже в дом прилетело и жильцы потеряли все. Эти люди, как мне кажется, никому не нужны… Вот я везла бабушку — ей 104 года. Вы представляете, она же пережила две войны! Две большие, злые войны. И сейчас снова потерять дом — это ужасно.
— Вот ребята забирали таких украинцев из разных населенных пунктов и госпиталей. А я сопровождала в дороге до Винницы, Хмельницкого — мы везли их в более безопасные места, — продолжает собеседница. — За рейс у меня было от трех до семи лежачих, я должна была их накормить, помыть, некоторым — поменять памперсы. Потом, когда их уже у меня забирали, пару часов спала, гуляла по городу и возвращалась в Херсон.
Там белоруска жила в квартире, которую на время предоставили коллеги из волонтерской организации. Говорит, первые дни, когда только приехала, сама «шугалась каждого взрыва», но постепенно освоилась. Помогало, что местные привыкли жить в состоянии войны и в городе не было видно паники.
— Когда я разговаривала с херсонцами, слышала: «Какая разница? Ну, прилетит и прилетит. Нет — значит, мы прожили еще один день и, возможно, наступит завтра», — вспоминает волонтерка. — Они говорят «возможно», потому что самые серьезные обстрелы происходят ночью. Но через пару дней я уже сама не обращала внимания на тревоги. Если слышишь взрыв где-то далеко, ложишься дальше и спишь. Если затряслись окна в квартире, ради безопасности можешь взять матрас и подушку и пойти спать в ванную. Вот так я жила.
«Наложила турникет на раненую ногу и начала доставать этот осколок щипчиками. Видимо, сработал инстинкт самосохранения»
В конце июля у Киры оставался месяц до конца срока пребывания в Украине. Женщина могла находиться в стране только 90 дней с момента въезда. 27 июля она повезла документы в миграционную службу, чтобы податься на ВНЖ как волонтер. Но без паспорта их снова не приняли и сказали запрашивать статус беженца. Кира собралась домой, хотела поехать на автобусе или поймать попутку, чтобы не тратиться на такси. Тогда и попала под обстрел.
— Я пошла на остановку (в Херсоне рядом со многими остановками оборудованы бетонные сооружения-бомбоубежища), но автобусы там не ходили. И спустилась немного ниже по улице, говорила по телефону, — вспоминает белоруска тот день. — Тут слышу — будто сильный ветер и взрыв. Прилетело в дом рядом. Я успела только упасть на землю, даже не побежала в то убежище. Меня оглушило, в ушах около минуты стоял писк. Потом увидела, что на скорости едет красная машина и останавливается возле меня. Водитель сказал быстрее садиться к нему, потому что может быть еще один прилет. Он довез меня до дома. По дороге спрашивал, цела ли я, болит ли что-то, а я даже не сразу смогла с ним поговорить от шока, ничего не слышала. И еще один взрыв действительно был — прилетело куда-то подальше.
Тогда Кира подумала, что в больницу ей не нужно. Говорит, чувствовала только, что сильно болит голова, хотелось курить. Когда стояла на балконе с сигаретой, где-то рядом прогремел еще один взрыв — затряслись окна. Она пошла переждать обстрелы в ванной и там заметила, что что-то колет в ноге.
— Света не было, я включила фонарик и увидела осколок в ноге сантиметров в три-пять. Но крови не было — просто он мне мешал. Я вышла в комнату, наложила турникет на раненую ногу и начала доставать этот осколок щипчиками, — объясняет женщина. — Скорую не вызвала, потому что знаю только номер 103, а по нему отвечали, что линии прерваны и надо дожидаться возобновления связи. А уже был комендантский час, я не знала, куда обращаться, — просто сама что-то делала, видимо, сработал инстинкт самосохранения.
— Когда вытащила осколок, поняла, что рана достаточно глубокая, по-хорошему бы ее зашить… — продолжает белоруска. — Приготовила нитку и иголку. Нога уже начинала болеть, я только попробовала уколоть иголкой, но меня сильно трясло, я не могла себя успокоить и поняла, что еще и зашивание не выдержу. Ни бинтов, ни лейкопластыря дома не было — нашла только скотч, им и перемотала ногу, чтобы ничего в рану не попало.
Утром Кира пошла в аптеку, там ей посоветовали мазь. Белоруска купила и пластырь. Дома сделала перевязку и позвонила парням, с которыми работала, сказала, что получила ранение. Те пообещали отвезти ее в больницу, как освободятся, — ждать нужно было до следующего утра.
— В больнице врач меня похвалил, что я все делала правильно, сказал, что семь дней нужно делать перевязки и промывать рану, отпустил домой, — отмечает собеседница. — Но через два дня у меня сильно заболела нога — она опухла, как будто горела изнури, поднялась температура за 40, и меня госпитализировали. Врач объяснил, что началось заражение тканей, что такие последствия бывают из-за «грязных осколков». (По словам Киры, в нее попал осколок от фосфорной бомбы, но «Зеркало» не нашло сообщений об обстрелах Херсона такими боеприпасами в те дни. — Прим. ред.). Была угроза ампутации ноги до колена, но врачи ее спасли. Вообще, я считаю, что в Херсоне мне спасли жизнь! При этом, пока я лежала в этой больнице, не было ни одной спокойной ночи из-за прилетов. Мы выходили в коридор и до трех утра сидели на стульчиках. Потом подруга договорилась, чтобы меня перевели в Киев и я не оставалась под бомбежками.
«Мне раскрыли ногу — там разрез по диагонали, я вижу, получается, это свое „мясо“»
Кира не помнит дату — только день недели: в пятницу три недели назад села на поезд до Киева. Тогда белоруска ходила на костылях. Волонтеры-побратимы забрали ее из больницы и посадили в вагон. Дальше сама она поехала в столичную больницу скорой помощи. Там сейчас и находится. По ее словам, до сих пор идет борьба за сохранение ноги после ранения.
— Пошло сильное заражение, рана до сих пор гноится, выходит лимфа. Еще в Херсоне мне «раскрыли ногу» — там разрез по диагонали, я вижу, получается, это свое «мясо», — рассказывает собеседница. — Когда все там глубоко прочищали, видела кость. Четыре дня у меня на ноге стояла специальная пластина — аппарат, который «отсасывает» все плохое из раны, это неприятно. Прошлые выходные были очень сложными: снова делали чистку раны, чтобы снять сильные отеки. Делали без наркоза — просто налили туда лидокаин. Нога болит просто пипец! Я лежала и думала, что не могу все это больше терпеть, лучше бы меня убило этим осколком. Перевязки каждый раз, когда беспокоят ногу, отсасывают гной — это очень больно. Сейчас где-то обнаружили еще один клубочек гноя — возможно, завтра снова будет операция. И это я все время нахожусь под обезболом, без него не смогла бы.
— Сейчас я вижу, что внешне нога выглядит уже лучше, меньше. Думаю, угроза ампутации уже миновала. Надеюсь, организм уже все это переборол, — говорит Кира. — Я не знаю, как украинские, белорусские воины справляются, как это переносят дети. И понимаю, что вместо меня тогда вполне мог оказаться какой-нибудь херсонский ребенок.
«Нигде помощи не просила — это мои проблемы, что так произошло»
В Украине у Киры никого нет — только коллеги, с которыми она работает, и друзья. Женщина рассказывает, что ее поддерживают белорусы, которые остаются в воюющей стране, и сами украинцы.
— Я не скрываю, что белоруска. В больнице Херсона всего хватало, и я ни за что не платила. В Киеве немного другая ситуация: если нужен дорогостоящий препарат, а его нет, приходится покупать. Еще мне пришлось купить коляску: на костылях не разрешили ходить, а передвигаться, даже элементарно помыться, нужно было, — объясняет собеседница. — В фонды я не обращалась, нигде помощи не просила — понимаю, что меня никто не заставлял ехать в Херсон, это была моя инициатива и мои проблемы, что так произошло. Я пишу посты в фейсбуке о своей ситуации, друзья, другие люди помогают, в том числе финансово. И белорусы, и украинцы. Они могут быстрее купить лекарства, а я потом возвращаю деньги. Или банально прийти свозить меня в туалет или в душ, потому что вчера, например, мне после операции было настолько плохо, что не могла даже сидеть нормально, не то что ездить на коляске.
Многие считают, что украинцы как-то плохо относятся к белорусам. Это не так. На самом деле это очень добрые люди, они поддерживают нас, несмотря ни на что. В свой адрес я ни одного плохого слова не услышала, да и о самой Беларуси тоже. Многие понимают, что есть народ, а есть власть, которая творит то, что творит. И это очень важно. Я бы даже сказала, что для меня сейчас Украина делает намного больше, чем наши белорусы. Я для них чужой человек, но мне помогают, что-то покупают, за меня переживают, потому что я тут одна. Я очень благодарна и людям, и медикам.
Кира говорит, что дальше ее ждет реабилитация: уже как минимум месяц она не управляет раненой ногой. Пока она не знает, сколько еще придется провести в больнице. Белоруска собирается оставаться в Украине и получить статус беженца, чтобы жить в стране легально. Правда, ехать в Херсон пока не планирует.
— Пока я не буду ходить на своих двух ногах, чтобы, если понадобится, убежать и спрятаться, останусь в Киеве. Нет смысла возвращаться и сидеть снова под постоянными обстрелами, — делится планами бывшая политзаключенная. — А потом посмотрим. Может, как выпишусь, вернусь в операторы кол-центра.
Читайте также
