С 7 июля нынешнего года в Беларуси начинает действовать новая редакция Закона «О правовом статусе иностранных граждан и лиц без гражданства». В соответствии с ней, собственники наемного жилья обязаны сообщать в МВД о поселившихся иностранцах, причем отводится на это не более трех часов с момента заселения. За нарушение этого требования предусмотрен штраф в размере до 20 базовых величин (800 рублей). По словам представителя BELPOL Владимира Жигаря, такие изменения введены с целью усиления контрразведывательного режима и контроля за пребыванием иностранцев в РБ. То есть в каждом иностранном госте силовики теперь видят потенциального шпиона. Кроме того, в работе на иностранную разведку часть своих единомышленников обвиняет пропагандист Григорий Азаренок. А для беларусов, имеющих доступ к государственной тайне, власти ввели уголовную ответственность за несогласованный выезд за границу — похоже, что потенциальных шпионов теперь видят и в них. Шпиономания не впервые «гостит» в Беларуси. Иностранных «шпионов» активно искали в БССР, что привело к многотысячным жертвам. Вспоминаем, как это было.
Откуда в СССР взялась шпиономания?
«Первое в мире социалистическое государство рабочих и крестьян» с самого начала своей истории готовило себя и своих граждан к неминуемой схватке с остальным миром, которому «не повезло» остаться под властью капиталистов и империалистов. О подготовке к войне против «старого мира» СССР заявлял вполне открыто, как через свою государственную символику, так и через заявления должностных лиц и пропагандистов.
Неудивительно, что в таких условиях в стране процветала насаждаемая властями шпиономания. Особенно сильно она активизировалась в годы Большого террора (1937−1938), когда обвинения в шпионско-диверсионной деятельности помогали властям расправляться в первую очередь не с иностранцами, а с внутренними врагами.
В это время советские граждане, показавшиеся властям или доносчикам неблагонадежными, могли попасть под каток репрессий как «бандиты», «бандопособники», «участники повстанческих организаций» или «фашистских, террористических формирований», «кулаки», «антисоветчики», «церковники», «сектантские активисты». А вот обвинения в шпионаже особенно пригодились для выходцев из-за рубежа и представителей национальных меньшинств. Во время Большого террора в СССР развернулось сразу несколько национальных операций против представителей конкретных национальностей — поляков, немцев, латышей, литовцев, эстонцев, финнов, греков, румын, болгар, китайцев, иранцев, афганцев. Вот их-то и оказалось очень удобно обвинять в шпионаже.
В разгар Большого террора в октябре 1937 года нарком внутренних дел БССР Борис Берман в своей записке для ЦК КП(б)Б отмечал: «Практическая деятельность контрреволюционных формирований, которые активно действовали в Беларуси и ее пограничных районах, разворачивалась, главным образом, в направлении: разведывательной работы в пользу поляков и немцев, подготовки повстанческих кадров и создания опорных пунктов для фашистских интервентов».
«Коричневая пуговка», или как заставить искать шпионов даже детей
Прививать фобию шпиономании гражданам активно помогали деятели советской культуры. Главный редактор журнала «Вокруг света» Лев Овалов в 1939 году попытался заказать у знакомых писателей какой-нибудь детектив про шпионов и борющихся с ними чекистов, похожий стилистически на произведения Артура Конана Дойля о Шерлоке Холмсе. Но никто из тех, к кому Овалов обратился, не рискнул: писателям внушало ужас все, что касалось НКВД. И тогда Овалов сам начал писать цикл шпионских рассказов о доблестном чекисте майоре Пронине. В них мудрый майор госбезопасности раскрывал козни шпионов, запутанные преступления и хитрые заговоры. Правда, далеко не все советские граждане принимали за чистую монету рассказы о «советском Джеймсе Бонде». Идеализированный, безупречный борец со шпионами майор Пронин в послевоенное время превратился в героя советских анекдотов. Например, такого:
«Агент 007 убедился, что нет слежки, и юркнул в вокзальный туалет. Он вытащил из кармана записку со шпионским заданием и выучил наизусть ее текст. Потом порвал ее на мелкие кусочки, бросил их в унитаз и спустил воду… Но тут же в ужасе отпрянул: из унитаза на него смотрели умные, проницательные, немного усталые глаза майора Пронина».
В том же 1939 году в нескольких советских театрах поставили пьесу прокурора Льва Шейнина и братьев Тур (творческий псевдоним писателей Леонида Тубельского и Петра Рыжея) «Очная ставка». В ней рассказывалось о советском инженере, который решил взять домой секретные чертежи самолета, чтобы сделать в них правку. Но его непосредственный начальник, завербованный иностранной разведкой, тут же сообщает об этом коварному шпиону, который делает копию чертежей и пытается отправить их за рубеж. Разумеется, на его пути становятся проницательные чекисты.
А уже в 1941 году первый заместитель наркома НКВД, будущий министр МГБ Всеволод Меркулов написал пьесу «Инженер Сергеев», в которой бравые чекисты действуют против вражеских шпионов уже на оккупированной территории. Правда, советский лидер Иосиф Сталин, узнав об этом, осадил Меркулова и велел ему ловить шпионов, а не сочинять пьесы для театра.
Очень настойчиво шпиономания внедрялась в массы через детскую литературу. В 1939 году Аркадий Гайдар написал повесть «Судьба барабанщика» о советском пионере Сереже, который помог чекистам арестовать хитрого иностранного шпиона, едва не поплатившись за это жизнью.
В том же 1939 году поэт Евгений Долматовский сочинил стихотворение «Пуговка» о японском шпионе, которого изобличили бдительные советские мальчишки, нашедшие его оторванную пуговицу в дорожной пыли.
Положенное на мелодию братьев Покрасс стихотворение превратилось в популярную у нескольких поколений советских пионеров песню «Коричневая пуговка». Когда в послевоенные годы отношения СССР с Японией нормализовались, пуговица в тексте песни перестала быть японской. Зато штаны, от которых она оторвалась, стали китайскими — к тому времени осложнилась ситуация на границе с КНР. В конце концов появилась и универсальная версия песни, которая рассказывала про шпионов вообще. В ней пуговка уже была просто «не наша», а бывшие китайскими штаны стали «широкими».
Были польские шпионы — стали латышские: как выглядела шпиономания в довоенной БССР
Советская борьба со «шпионами», выглядевшая ярко и привлекательно на страницах литературных произведений, в кино и в песнях, в реальной жизни уничтожала и калечила тысячи жизней невинных людей. Вот как шпиономания выглядела в Советской Беларуси.
С августа 1937 года в Беларуси началась «польская операция» НКВД. По словам подчиненных, нарком внутренних дел Борис Берман распорядился «арестовывать проживающих на территории Белоруссии граждан польской национальности независимо от наличия каких-либо компрометирующих материалов, считая их всех предателями». В 1937–1938 годах по указаниям Бермана было арестовано около 60 тысяч «польских шпионов». В приграничных с Польшей деревнях часто арестовывалось практически все мужское население. В одной из деревень Туровского района из 80 дворов после арестов осталось лишь трое мужчин. В колхозе «Красноармеец» Плещеницкого района из 29 мужчин арестовали 23.
7 марта 1939 года один из бывших высокопоставленных сотрудников НКВД БССР Александр Гепштейн утверждал на допросе, что «польская операция», согласно приказу НКВД СССР, проводилась против польской агентуры. По словам чекиста, в октябре 1937 года Берман вернулся из Москвы и заявил, что беларусские чекисты сильно отстали от всех без исключения энкавэдэшников Союза, что в Ленинграде разоблачено уже 2000 человек, а в Украине — 4000. Поэтому Берман распорядился перестроить работу по поиску шпионов. Теперь протоколы допросов должны были быть максимально короткими, а задержанных стали поголовно избивать. А вот так Гепштейн рассказывал о методах борьбы с иностранным шпионажем в восточной части Беларуси (западная тогда являлась частью Польши). Отметим, что в этих методах просматриваются основные признаки геноцида:
— Линия на арест в первую очередь поляков привела в конце концов к тому, что на местах при составлении справок на арест, часто на основании лишь того, что у человека польская фамилия или имя, в установочных данных за глаза писали «поляк», зная, что при этом Минск обязательно даст санкцию на арест.
Для борьбы со шпионами чекистам доводились планы. Так, начальник Речицкого райотдела управления госбезопасности Воловик на совещании оперативных работников сообщил, что району доведено задание обнаружить и арестовать 300 человек поляков, латышей, немцев и других. Чекисты Витебска получали указание от Гепштейна, что в городе следует арестовать 300 поляков.
Добавим, что Гепштейн сам стал жертвой репрессий, маховик которых старательно раскручивал, — его арестовали в декабре 1938 года за «незаконные методы следствия в отношении военнослужащих Беларусского военного округа и национальных меньшинств», а в июне 1940 года расстреляли в Минске.
Сводка НКВД «О настроениях населения БССР в связи с арестами контрреволюционных элементов среди поляков» зафиксировала своеобразный срез этой страшной эпохи. На минской фабрике «Октябрь» в сентябре 1937 года рабочие обращались к своим коллегам-полякам с вопросами «А тебя еще не забрали?». Работница из колхоза «Ковали» Дзержинского района Желтиковская говорила, что «забрали всех, кто имеет родственников в Польше. Если кого не забрали, то ждите — заберут, надо скорее продавать коров». Учительница польской школы Будкевич рассказывала: «Я от арестов впадаю уже в кошмары, такая атмосфера, что не знаешь, когда тебя схватят за шиворот и потащат в тюрьму».
А вот наркома внутренних дел БССР Бермана, усиленно расправлявшегося с польскими «шпионами», самого обвинили в шпионаже в пользу Германии. В мае 1938 года его сняли с должности, в сентябре 1938 года арестовали — и расстреляли.
Преемником Бермана на посту наркома внутренних дел БССР стал Алексей Наседкин, который называл предшественника за его методы работы «сущим дьяволом, вырвавшимся из преисподней». Но и сам Наседкин продолжил начатую Берманом борьбу со «шпионами».
На смену «польской операции» НКВД пришла латышская. Во все районы Витебской области была отправлена директива, согласно которой там, где есть «латышское население, обязательно должна быть контрреволюционная организация». Которую, само собой, следовало немедленно ликвидировать.
Поскольку к тому времени НКВД БССР уже перевыполнил план по польской операции, ведомство начало «переводить» «польских» шпионов в «латышские». В Витебске переоформляли даже протоколы на уже приговоренных к расстрелу «за шпионаж в пользу Польши» латышей как на участников националистической контрреволюционной латышской организации. При повторных допросах каждый такой обвиняемый под пытками назвал по 25−30 «сообщников».
Как установила историк Ирина Романова, с августа 1937 года до сентября 1938 года в рамках «национальных операций» в БССР арестовали 21 407 «польских шпионов, диверсантов и участников повстанческих организаций», 563 представителя «немецкой агентуры», 1459 латышских «агентов». К концу 1938 года около 19 тысяч человек из этого числа приговорили к расстрелу. Это неполные данные — операции продолжались до ноября 1938 года, данных по последним двум месяцам исследовательница не нашла.
Инструктажи и призывы к бдительности: шпиономания в послесталинской БССР
Шпиономания в БССР не прекратилась ни после приостановки Большого террора, ни после смерти Сталина. Правда, она уже не приобретала такого чудовищного размаха и людоедского характера. О том, как шпиономания выглядела в Беларуси 60-х годов, рассказывал лепельский журналист и краевед Володар Шушкевич.
Дедушку мужчины, Терентия Шушкевича, в 1937 году арестовали по подозрению в шпионаже, а именно — в «преступной связи с агентом польской разведки». Семья считала, что его отправили в лагеря, где он и умер от воспаления легких. Но в 2004 году внук сумел добиться ответа от КГБ Беларуси. Как оказалось, Терентия Шушкевича расстреляли уже через полтора месяца после задержания, в октябре 1937 года. Более того, в 1959 году его даже реабилитировали за недоказанностью обвинения — но семье расстрелянного об этом тоже никто не сообщил.
Володар Шушкевич родился в 1952 году, через 15 лет после того, как его дедушку расстреляли по обвинению в «шпионаже». Но еще с дошкольного возраста мама пугала мальчика «незнакомыми дядьками, которые могут оказаться американскими шпионами», украсть беларусского ребенка, увезти в Америку и там убить. Как вспоминает журналист, в 50−60-е годы учителя в школах с учениками и бригадиры в колхозах с крестьянами регулярно проводили беседы об опасности появления американских шпионов. Беларусов инструктировали, как себя следует правильно вести при встрече с таким гостем. Среди обязательных пунктов такого инструктажа были скрытное отползание, сообщение органам власти и организация коллективной поимки шпиона.
Особенно заметно антишпионская работа советской пропаганды активизировалась в 1960 году, когда над Уралом советская ПВО сбила американский разведывательный самолет. Тогда, по воспоминаниям журналиста, Борисовский фанерно-спичечный комбинат даже выпустил партию спичек с изображением советского кулака, который разбивал надвое американский самолет.
Время от времени до родной деревни журналиста даже доходили слухи о том, что где-то бдительные граждане проявили свой патриотизм, выявив и изловив настоящего шпиона. Однако в непосредственной близости с настоящими шпионами было туго.
Шушкевич вспоминает лишь случай, как под влиянием шпиономанской пропаганды в соседней Рудне колхозники задержали, связали и кинули в сарай конюха из другой деревни, который забрел к ним в поисках сбежавшего табуна лошадей. Освободить мужчину, обладавшего нетипичной для беларусов внешностью, помогло только вмешательство участкового, который был лично знаком с конюхом. Впрочем, несмотря на такой конфуз, местная власть в лице председателя сельсовета все равно похвалила колхозников за их бдительность.
Читайте также
